Все началось с того, что моя дочка ушла на урок музыки, а меня оставила в торговом центре. У меня был час времени, торговый центр был маленький, и я неторопливо начала с книжной лавки. Я внимательно осмотрела канцтоварный отдел и бросила беглый взгляд на полки с книгами. И остолбенела. На обложке одной из книг была моя старая черно-белая фотография. Это была я в возрасте трех лет, в светлом платьице колокольчиком, а на груди пришита большая шестиконечная звезда, наверное, желтая.

Стоп, стоп! На моей фотографии не было никакой звезды. И, к счастью, не могло быть, — я послевоенная еврейская девочка.

Конечно, на обложке была очень похожая на меня, но другая девочка. И хотя книжка была на португальском языке, я разобрала, что она о холокосте во Франции…

…Прижимая книгу к груди и с мыслями о том, что давно пора всерьез заняться португальским, я пошла гулять по торговому центру городка Сэн-Жоан.

    Дело в том, что моя дочка удачно вышла замуж за замечательного веселого португальца, который вообще-то родился в Бразилии. А семья его — выходцы из Буковины-Бессарабии, может слышали — городок Сокиряны. Прабабка его с четырьмя детьми бежала из Сокирян от погромов в 1920 году в Рио де Жанейро. Сохранились их паспорта со всеми визами. Но это совсем другая история — настоящий бразильский сериал.

Короче, когда моя дочка Марина была беременна, я около месяца гостила у нее в городке Эшторил под Лиссабоном, помогала, чем могла, и всюду ее сопровождала, мы никак не могли нарадоваться друг на друга и наобщаться.  

Известно, что в «интересном положении» у женщин возникают разные неожиданные желания.  Марине вдруг страстно захотелось научиться играть на пианино. И она регулярно 2 раза в неделю ездила на занятия в музыкальную школу соседнего городка Сэн-Жоан. (У меня тоже точно такая же страсть к  музицированию однажды просыпалась, — когда я в девять лет заболела скарлатиной. Целыми днями я терзала Ригодоном наше пианино «Украина». Но, только лишь выздровела,  — как отрезало).

Торговый центр маленького португальского городка Сэн-Жоан был одноэтажным квадратным в плане зданием, внутри которого по периметру были выгорожены маленькие магазинчики. И в центре здания квадратом были магазинчики. А между ними — коридор. Вот она, квадратура круга! Я стала наматывать круги по квадратному коридору. Поглядывала на витрины слева и справа. Ничего интересного. Время остановилось. На четвертом круге-квадрате мне стало казаться, что охранник смотрит на меня подозрительно. Я стала рассматривать витрины тщательнее, придумывая, что бы мне могло понадобиться. Разве что колокольчик, (я собираю колокольчики), но его точно не могло быть в магазинчике с нитками для вязания. Рядом с отделом ниток оказался малюсенький антикварный магазинчик с малюсенькой витриной. Я как-то проскакивала мимо него, а тут заметила. Колокольчика не было, но какое-то странное металлическое изделие привлекло мое внимание. Какой-то металлический ажурный сканный домик на ножке. С высокой ажурной крышей, похожей на Эйфелеву башню. Высотой сантиметров в двадцать.

Я не знала, что это, но почувствовала, что это мне нужно.

Я вошла в магазинчик, и на своем жутком ломанном английском спросила хозяйку: «Что это?».

Хозяйка ответила на таком же ломанном, что, по ее мнению, это либо макет Эйфелевой башни, либо макет Лиссабонского лифта (есть там такое металлическое сооружение, которое связывает верхний и нижний город в центре Лиссабона).

Не могу и по сей день объяснить, почему, но я уже знала, что ДОЛЖНА купить этот домик. Цена оказалась несусветной — 230 евро, а у меня всего-то на всю поездку было 300.  Видя, что клиентка сильно сомневается, хозяйка быстро сказала, что продаст мне его за 180, но не меньше, так как вещь из серебра и старинная. В доказательство показала клейма на разных частях домика.

Пришла пора встречать Марину из музыкальной школы. Я рассказала ей о странном домике, и она зашла со мной в магазин посмотреть, что же так заинтересовало ее чудаковатую (что правда, то правда) мамашу.

Я почему-то уже догадалась, что «это» — еврейское. Но, как называется,  и для чего оно —  не знала.

Глядя на домик, Марина только пожала плечами, а я попросила ее сказать хозяйке магазина, что «мама посмотрит дома в книжке, и если ЭТО то, что она думает, она купит ЭТО за 180(!!!) евро». Мы договорились прийти на следующий день.

Всю дорогу домой дочка втолковывала мне, куда можно потратить 180 евро, вместо того чтобы выбрасывать их неизвестно на что. А я отвечала ей на это только: «Посмотрим…». Этим я хотела сказать, что сразу залезу в интернет.

Да здравствует Интернет! Через час я уже знала, что домик называется «бсамим». Что это очень важная вещь в еврейских субботних атрибутах, и что 180 евро за тот экземпляр, что стоит в магазинчике в Сэн-Жоане, это совсем не дорого.  По фотографиям в интернете подобных ему «особей» сложилась и примерная датировка — девятнадцатый век. Восточная или центральная Европа. Мной овладел восторг кладоискателя.

Марина моя, испуганная моим внезапным помешательством, подключила к агитации против дурацкой покупки и моего веселого зятя. Но я была непреклонна. Чтобы переменить тему,  показала им книгу, которую купила. Марина помнила мою детскую фотографию и тоже удивилась сходству с фото на обложке.

Ночь я провела в кошмарах. Мне все казалось, что завтра на рассвете кто-то придет и выкупит бсамим.

В Сэн-Жоан мы с Мариной выбрались только после обеда. Не буду рассказывать, как я волновалась.

Бсамим был на месте. Хозяйка откровенно удивилась нашему приходу. Я еще нахально поторговалась, но безрезультатно. Расплатившись, мы рассказали хозяйке то, что узнали из интернета. Потом спросили, откуда у нее этот бсамим.  Оказалось, что какая-то знакомая пожилая дама купила его давно на аукционе «дорого», а как он попал на тот аукцион, неизвестно.

Только купив бсамим, я заметила, что внутри магазинчика есть шкафчик. А в нем стоит хорошенький бронзовый колокольчик с рельефом.

— А это сколько стоит, — спросила я. Но, хозяйка, которая уже поняла, что сильно продешевила с бсамимом, ответила жестко: «250 евро, и ни сентом меньше!»

Дома зять встретил меня весьма иронично.

Не зная, как его убедить, я говорила, что вещь старинная, антикварная. Девятнадцатый век!!!!

«Элена, — отвечал мне зять, — в Португалии антикварные вещи, это семнадцатый век, а девятнадцатый, — это просто старые вещи»

— Но он стоит гораздо дороже, может быть тысячу евро, и я подарю его вам!

— Отлично! Мы продадим его за тысячу евро, и съездим с твоим внуком (будущим) в Диснейленд!

Я готова была заплакать.

— Нет, я не буду его вам дарить! Я подарю его своему внуку, когда он вырастет. Он поймет. А пока это моя вещь. Просто она будет храниться у вас.

Конечно, я знала, что, ввезя бсамим в Украину, вывезти его я уже не смогу. Хотя похвастаться ох как хотелось, (что я, впрочем, сейчас и делаю).

У меня была как будто горячка, какое-то действительно странное возбуждение. Марина пыталась отвлечь меня от бсамима, но это было невозможно. Бедная моя девочка сильно боялась за здоровье своей мамочки.

Ночью я поставила бсамим на тумбочку у кровати. Он покачивался на своей ножке, как на пружинке. Он радовался, что вернулся в еврейский дом, (а надо сказать, что семья моих бразильско-португальских родственников основные еврейские традиции ненавязчиво соблюдает).

Может быть, я действительно помешанная,  но я вдруг ОЩУТИЛА историю бсамима.

Во время Второй Мировой Войны еврейские беженцы могли выбраться из Европы в Америку только из Португалии. Диктатор Салазар, формально поддерживая Гитлера, избежал оккупации своей страны. Мало того, он разрешил эвакуацию европейских евреев из своих портов. И вот толпы беженцев, продавая свои семейные ценности в приморских городах, покупали себе билеты на жизнь. Сэн-Жоан приморский город. Вот так, наверное,  и очутился в нем мой бсамим.

А может он вообще вернулся в СВОЮ семью? Может его хозяином был кто-то из моих «литваков» — родственников, о которых я и не знала…. Возможно. (Мои дедушка и бабушка бежали в начале Первой Мировой Войны из Литвы в Украину).

И я знала точно, что теперь мои дети и внуки (будущие) под защитой.

В Киеве я продолжила свои изыскания. Очень помог пятитомник, посвященный еврейскому искусству. В томе, посвященном еврейскому серебру, были фотографии родных братьев моего бсамима из Львовского музея. Конечно, все они отличались друг от друга, но детали были подобными.

(Вот почему  домик в португальском магазинчике показался знакомым, я ведь листала этот том и раньше).

Многое рассказала родная подруга Ирина Климова, знаток еврейского искусства. По ее мнению — это Польша, Австро-Венгрия, восемнадцатый, начало девятнадцатого века. «Довольно типичный», — сурово глядя на фотографию бсамима, говорила Ира. Все это утверждало в мысли, что бсамим вернулся в СВОЮ семью.

Когда дочке пришло время рожать, я снова приехала в Португалию. Стараясь не акцентировать внимание, украдкой подходила к шкафчику, где стоял бсамим. Зять сам заговорил о нем.  И как-то очень торжественно. «Элена, — сказал он,— когда мы пойдем в гости к моим родителям, я тебе что-то покажу. Это касается твоего бсамима».

Родителям моего зятя  подарили великолепно изданную в США книгу «Еврейские музеи мира». Крупнейшие еврейские музеи в разных странах представляли себя несколькими фотографиями наиболее интересных своих  экспонатов. Так вот, Будапештский музей представил себя фотографией брата-близнеца моего Бсамима. Только мой сохранился гораздо лучше. В книге было написано: «Фирма с клеймом «АА», конец восемнадцатого века, Австро-Венгрия.»

После этой истории я почуствовала себя великим антикваром. Мы зашли с Мариной в хозяйственный магазин,  и там вдруг я увидела прекрасный старинный бронзовый колокольчик с рельефом, и почему-то за 6 евро.

Ну да нам не привыкать к дешевым антикварным вещам.

— Спроси продавца, какого он века, когда сделан! — Шепнула я дочке.

— Примерно месяца два тому. — Ответил продавец.

Бсамим исправно отмечает конец субботы.  Он при деле. А когда родился мой внук, бсамим участвовал во всех обрядах, в которых ему положено участвовать.

Марина моя больше не ездит в Сэн-Жоан на занятия в музыкальную школу. Только родила, желание учиться музыке как отрезало.